Вспомним, например, какое огромное впечатление производит образ и драматическая судьба Кэлия Абабия в спектакле Святая святых, уже несколько лет идущем на сцене Центрального театра Советской Армии: в очень индивидуальном характере прекрасного человека, воина, труженика раскрыта драма современника - одновременно как личная и социальная. И эта драма исполнена жизнеутверждения, святой веры в идеал.

Неоправданная сдержанность в открытии на сцене убежденных, добрых, деятельных людей сказывается порой и в режиссерском прочтении пьес. Жестокие игры в Театре имени Ленинского комсомола - это взволнованный, умный спектакль о серьезных моральных проблемах в жизни современной молодежи, о том, как здоровые, естественные чувства нынешних юношей в час серьезного испытания берут верх над распространенной позой напускного цинизма, фронды или разочарования, безверия. Но почему режиссер резко сократил сцены, происходящие в Сибири, невнимательно отнесся к судьбе хорошего и сильного человека - молодого врача Михаила Земцова? Этот образ очень важен в пьесе, он заключает в себе оптимизм, веру в людей, незамутненный идеал. Между тем Михаил Земцов лишь мелькнул в спектакле.

Сказалось в Жестоких играх и ставшее привычным в нашей режиссуре желание выразить драму человека внешними, нередко надуманными постановочными приемами. Неужели режиссер всерьез думает, что гибель самоотверженного человека произведет на зрителей особенно сильное впечатление, если он покидает сцену на движущемся вертикальном колесе, напоминающем аттракцион в Парке культуры и отдыха...

Конечно, это частность, но в ней в известной мере отражаются общие приметы современной режиссуры, связанные, как мне кажется, с недоверием к живому человеческому чувству на сцене.