Нет, не правы были те критики, которые упрекали артиста в классовой неразборчивости, в том, что он сочувствует тому, кто сочувствия недостоин. Они не заметили крепчайшего сплава тоски и иронии, правды чувства и эксцентрики в этом образе, а главное, пренебрегли гуманистическим устремлением художника. Когда же Симонов встречался с глубоко ненавистными ему людьми, то у него было довольно и гнева, и сарказма, и злости - вспомним, например, короля Клавдия из сенсационно неудавшегося Гамлета или герцога де Шолье из Человеческой комедии...

Да, Симонов, как и предрекал Вахтангов, стал выдающимся комедийным актером. Он истинный мастер комедии в любой ее ветви - героической, психологической, бытовой, в водевиле и оперетте. Но приглядимся к самым сильным образам, созданным артистом,- в них никогда нет комедийной однолинейности. С озорством, эксцентризмом уживаются грусть, тоска, боль. Это и старый Синичкин, в роли которого Симонов не раз выходил на сцену вместо Щукина, и Костя-Капитан, и Бенедикт, и Доменико Сориано. Трагикомедия - вот не столько жанр, сколько стихия, где всего полнее и органичнее раскрывается человеческая и художественная тема Рубена Симонова.

Пожалуй, нет ни одного современного актера, который бы, как Симонов, не знал или почти не знал неудач на сцене. Каждая кговая его роль - знаменательная и радостная победа. Даже самая неожиданная роль: взялся за сказку - и сыграл царя в Горя бояться - счастья не видать С. Маршака с такой мерой молодости и лукавства, что мы и не почувствовали порядочного груза лет маститого художника; роль Шварца в пьесе А. Арбузова Потерянный сын стала, даже в ущерб ансамблю спектакля, концертной, виртуозно сыгранной ролью.

Сильно ошибается тот, кто посчитает все это везением. Просто Симонов не допускал в своей работе ни вялой мысли, ни аморфной формы, ни штампа. Прекрасное свойство подлинного художника! И было бы очень хорошо для театра и для зрителей, если бы требовательность Симонова-актера стала мерой нынешнего искусства вахтанговцев.