Комедия (кстати говоря, мастерски выстроенная) завершается грустно и светло. Волшебница Виктоша, пробудившая у Федора Балясникова новый взлет чувства и творчества, покидает кабинет с игрушками, хотя они с Кузьмой полюбили друг друга: она не может нанести рану старому художнику, она здесь сделала все, что могла - сын возвращается к отцу, и они вместе будут делать сказочных кукол.

Сентиментально? Да. Но автор и не чурается сентиментальности, он только в первой же ремарке предупреждает, что пьесу рекомендуется играть стремительно, даже сентиментальности придавая оттенок азарта. Может быть, в спектакле и не хватает этого азарта, но все же спектакль (как и комедия в чтении) начисто лишен умиленности и утешительной интонации, потому что, любуясь своими героями, автор и театр готовы посмеяться над ними, иногда - довольно едко.

Есть у комедии еще одно свойство: в ней все как в Жизни, и вместе с тем это театр, игра. Режиссер согласился с автором - ему ведь тоже присуще сочетание совершенной достоверности и театральной условности. Этот сплав ощутим в атмосфере спектакля (художник Д. Боровский), в соединении вполне бытового и фантастического, но особое обаяние он приобретает, когда в согласии с автором и режиссером оказываются актеры.

Наивность - вот, как мне кажется, точно найденный основной тон актерской игры. Он торжествует у О. Яковлевой в роли Виктоши и у Л. Броневого - Христофора. В этой наивности нет ничего инфантильного, в ней слышится очень серьезное. Кажется, по-детски болтает Виктоша о том, что она убежала из Ленинграда в день своей свадьбы, а за этой болтовней угадывается большая мысль о настоящей и мнимой любви. Когда же старый Балясников подумал, что это его полюбила Виктоша, и мужественно запретил себе новую любовь, О. Яковлева поднимается здесь до высот подлинной драмы, хотя и не отказывается от наивности.