В начале пьесы есть такая авторская ремарка: На наших глазах должен произойти процесс внутреннего перевоплощения артиста. Это легко написать, но как трудно сделать! С обезоруживающей откровенностью и, хочется сказать, лукавым изяществом это удалось Т. Пельтцер: подойдя к рампе, актриса совсем просто, доверительно сказала зрителям, что Клара Цеткин была приглашена к ужину самым сердечным образом, и тут же - еле заметным оттенком в интонации и пластическим рисунком - действительно внутренне преобразилась. Не удалась сложная задача М. Струновой в роли Марии Ильиничны: ее обращенная в зал широко известная ленинская мысль о пролетарской культуре как закономерном развитии тех запасов знания, которые выработало человечество, прозвучала цитатой из доклада. Но, конечно, сложнее всего было О. Янковскому - ведь все его существование на сцене состоит из постоянных переходов из одного состояния в другое, хотя, как мы помним, он и не призван играть роль Ленина в обычном понимании этого слова.

И здесь надо сказать о неожиданной, но точной догадке актера и о том, что в главном, решающем О. Янковский сделал почти невозможное. Причем мне кажется, что он особенно убедителен именно в ленинских эпизодах. Без притязания на какую бы то ни было иллюзорность (необязателен, думаю, и портретный галстук в горошек) артист так искренне передает ленинские заботы, его человеческую чистоту, юмор, а иногда и окрашенный грустью гнев, что все это воспринимается как поэтический ленинский образ, ленинское начало в современной жизни. Хотелось бы только, чтобы в тех эпизодах, где артист обращается прямо в зал, рассказывая нам о Ленине, он был смелее самим собой, тем Олегом Янковским, которого мы хорошо знаем в театре и в кинематографе. Такой более резкий контраст принес бы еще большую выразительность. Вообще думаю, что режиссеры в чем-то не уловили очень важной в этой пьесе роли резких контрастов,- в частности, это относится к трагическим мотивам и потрясающим в своей жестокой правде документам, которые даны без полного накала. А ведь Марк Захаров знает цену контраста и не боится соседства обыденного, даже смешного - и трагического.