Другое небольшое достижение в том, что удалось ритмически сочетать с музыкой все движения и действия артистов, хора, световых эффектов (эта часть устроена в зале очень хорошо). При этом я не допускаю военного ритма, то есть отколачивания в такт, а добиваюсь, чтобы ритм был ощутим, но не заметен. Это дает четкость и законченность спектаклю. Публика чувствует его необычность в этом смысле, но не отдает себе отчета в том, как это достигается. Удалось, кроме того, добиться, чтобы все артисты-солисты, не занятые в главных партиях, участвовали в хоре и сами исполняли все функции: бутафоров, декораторов, гримеров и прочее. Последнего требуют наши материальные условия. Постоянное участие артистов в маленьких ролях и в хоре заставляет их скоро привыкать к сцене ж развертываться. Кроме того все вместе создает хорошую художественную атмосферу за кулисами. Чтобы дать Вам понятие о миниатюрности нашего театрального помещения, я опишу, что делается в соседней (и единственной) со сценой комнате, в которой живет моя сестра, помогающая мне вести Оперную студию Большого театра. В этой комнате, являющейся ее спальней, столовой, кабинетом и гостиной, гримируются все артисты, переодеваются женщины и мужчины (для чего ставятся ширмы), заготовляется мебель и бутафория для спектакля. Там же поет хор крестьян (I акт), хор девушек (свидание). В этой же комнате складывают декорации, проносят подмостки. Словом, в ней происходит столпотворение. По окончании спектакля все студийцы общими усилиями убирают и выметают комнату, освежают ее для того, чтобы измученная сестра могла ложиться спать, пить чай и прочее. Этот пример показывает, что многие из студийцев работают с самопожертвованием, ничего не получая за свой труд. Это поистине трогательно при таких тяжелых условиях, в которых они живут. Еще больше жертв приносит наш оркестр.