Однако в конце ноября все-таки отваживаюсь - иду в Новый театр на спектакль Оперной студии Большого театра, что под руководством Станиславского. Слушать, смотреть его постановку - оперу Чайковского «Евгений Онегин».

Впечатление? Если быть предельно точной - какая-то глубокая и спокойная удовлетворенность, что ли. Вряд ли я тогда могла разобраться, в чем тут дело, - но все, все, не рассредоточивая внимания, вливалось вместе с музыкой в вас - декорации, свет солнца и свет свечи, вечер и раннее утро, все краски гармонично сливались на сцене с музыкой во что-то единое, и в то же время четко ощущалось, что и как и зачем происходит на сцене.

Сама Татьяна, Г. Н. Горшунова, которой восхищалась тогда вся Москва, понравилась не очень. Татьяна виделась мне, как видится, впрочем, и сейчас, строже, значительней, далеко не просто юной девочкой.

Спектаклем я была захвачена, но... не поинтересовалась даже, где же находится эта Студия, что там делают, чему учат, что думают делать дальше. У меня сохранилась программка этого спектакля (26 ноября 1922 года). Стоит привести из нее обращение к зрителю, как любопытную примету тех лет: «Вход в зрительный зал в верхнем платье и головных уборах - воспрещается». «Выход из зрительного зала допускается только по окончании акта, причем в целях сохранения художественного впечатления - воспрещается подниматься с мест до полного окончания акта».

Так вот, ни в какие театры не иду, в Оперную студию Станиславского тоже, ни о чем не думаю, а пора бы уж и подумать. Ноябрь на исходе. Я уже три месяца в Москве. Все еще не напелась в гостеприимном подвале? Правда, стала заниматься с прекрасным пианистом Александром Степановичем Яппо1. Он очень интересно работает со мной - я безусловно стала лучше разбираться в музыке романса целиком - не только в вокальной строчке. Стала осознавать закономерность тональности, ритма, темпа.