Недавно был показной концерт. Голованов, Сибор, Малько, которые присутствовали, говорили нам такие лестные слова, которые не удобно повторять. Всех поразила дисциплина нашей молодежи, их пылкость и любовь к делу. Они удивлены результатом достигнутого в несколько месяцев. Оркестр наш, за неимением помещения (опять-таки мы боимся идти в Большой театр, чтобы не заразиться каботинством), приютился в гимназии Хвостова. Начальница гимназии считается «мамашей» оркестра; взрослые ее дети как мужчины, так и барышни участвуют в оркестре, а малолетние состоят в должностях пультщиков, подметал.

Есть еще меньшие - в звании помощниц подметал (по ужасному языку теперешней России - «помподы»). Обнимаю Вас и еще раз благодарю. Поцелуйте ручку Вашей супруги и передайте поклон детям. Примите все наш сердечный привет. К. Алексеев (Станиславский).

Осенью 1926 года Оперная студия, уже имени К. С. Станиславского, получает свой театр, и 24 декабря на новой сцене пошел «Евгений Онегин». Размеры сцены театра, в какой-то мере близкие к габаритам в Леонтьевском, позволили сохранить и облик и сущность постановки Станиславского. Так началась ее «взрослая» жизнь. «Я смотрел спектакль, пишет Станиславский.- В первый раз видел «Онегина» на большой сцене, а не в комнате Леонтьевского переулка... Спектакль поставлен старательно. Видно, что все лица, выпускавшие его, отнеслись к нему любовно и делали, что могли...»

Пройдет сезон, другой, и в труппе, как-то исподволь, поднимутся разговоры, скорее мечтанья: а что, если что-то изменить в «Онегине», все-таки мы теперь Театр? Станиславский в это время (1929-1931 гг.) был за границей - болен и тяжело.

В ответ на присланные ему по этому поводу соображения К. С. Станиславский пишет режиссеру 3. С. Соколовой: «...Относительно «Онегина» я прилагаю записку.