На театральном поле того времени шла жестокая идейная и художественная борьба. Мы знаем, каких крайних мер требовали Маяковский, Мейерхольд, Курбас и многие другие левые по отношению к старым реалистическим театрам,- закрыть, сломать! И не только требовали - наносили тяжелые удары, пытались оттянуть от них зрителей.

Старики стойко сопротивлялись.

Южин не только живой работой своего театра, но олимпийским спокойствием трибуна реализма отражал нападки и наскоки тогдашних новаторов.

Гениальный художник-искатель Станиславский внимательно и тревожно вглядывался в пеструю картину современного театра. Непостижимо чуткий ко всему новому, изведавший сам все пути творчества, Станиславский умел различить действительно новые, обнадеживающие открытия и мнимые новации, прекрасно понимая, что в существе этих мнимых новаций кроются порой уже пройденные этапы и что они посягают на правду внутренней жизни человека. А без этого нет театра. Не настало ли время подумать о грозящей искусству опасности и вернуть ему его душу,- если потребуется, даже за счет прекрасной внешней формы, созданной теперь взамен прежней, устаревшей? - говорил он, выделяя главную задачу.

Борьба в театре не ограничивалась генеральным боем между приверженцами старого реализма и новаторами. Мейерхольд нападал на Камерный театр. Таиров отвечал ему тем же. Руководитель Третьей студии Художественного театра, никогда не отступавший от главных заветов Станиславского, видел в Мейерхольде огромного художника, но шел своим путем. Станиславский, видевший в Вахтангове своего преемника, восторженно принявший Турандот, остерегал его от опасности сбиться со столбовой дороги реалистического творчества.

Все это не значит, разумеется, что борьба в театре представляла собой хаос, в котором невозможно разобраться и увидеть главные тенденции. Нет.