Это общее - в идейности, демократичности, правде, оно и в глубокой человечности, я бы сказал - особой сердечности, присущей именно русской национальной школе актерского искусства. Не поэтому ли Станиславский однажды заметил: Чем больше я вдумываюсь, тем больше вижу, что искусство Щепкина, Шуйского, Садовского, Ермоловой и других и искусство лучших представителей МХТ в глубине своей безусловно единое искусство и единое мастерство.

Эта общность, конечно, не означает одноликости русской сцены, а кроме того, она не должна закрывать от нас сложного хода развития отечественного театра, развития его традиций после Октября.

Повторяя привычные слова, мы нередко толкуем новаторство в искусстве как прямое- продолжение традиций в новых общественных условиях. Это неправильно. Новаторы, революционеры в искусстве не только воспринимают традиции предшественников, но многое в них опровергают, полемизируют с ними. Это явление обычно опускается в нашей литературе,- по-видимому, из пиетета к классикам. Жизнь же показывает, что встреча старого и нового в искусстве - не мирный переход старого в новое, не плавное течение, а трудный процесс, порою борьба, в которой обе стороны несут немалые жертвы, взаимодействуют, видоизменяются.

Есть хрестоматийные примеры, подтверждающие трудность рождения нового в искусстве, борьбу уже сложившегося, традиционного и открытого вновь. Старый Щепкин был горько обижен, прочитав Грозу Островского, не понял, не принял ее - и напрасно и неубедительно некоторые наши театроведы пытаются примирить двух великих в этом споре.

Новое в искусстве рождается на важных этапах истории народа - реализм Островского и реализм Художественного театра порождены сдвигами в общественной жизни. И, конечно, естественна та острейшая борьба в искусстве,