Мы не можем не признать, что большинство психологических пьес играются в театрах по нормам естественности и простоты. Сейчас уже редкость - откровенный наигрыш, педалирование страстей. Но почему же часто эта самая естественность воспринимается нами как театральный штамп?

Наверное, потому, что у нас острее стали слух, зрение и мы замечаем белые нитки, если ими шьется эта естественность. Сказывается, видимо, и то, что нынешнему зрителю мало иллюзии жизни, ему необходимо более активное и напряженное по мысли искусство.

Советский человек середины века стал мудрее жизненным опытом, в его сознании умещается весь мир, неизмеримо возросла его гражданская общественная активность - и это требует от искусства большей, чем прежде, концентрации мысли, более широкого охвата политического, трудового, духовного опыта народов. Это же определяет значительно большую меру восприимчивости современника: он понимает с полуслова то, что прежде нуждалось в обстоятельном разъяснении.

На склоне лет Немирович-Данченко особенно настойчиво повторял свою мысль о мужественной простоте сценического искусства. Это требование было связано с тем, что над мхатовским творчеством нависла угроза сентиментализма и рационализма,- по выражению Немировича, яда театра. Однако, мне кажется, мы недостаточно оценили положительное начало, перспективность для всего советского искусства мысли о мужественной простоте. Сейчас, думая о новизне современного сценического творчества, мы видим, что великий художник раньше других почувствовал тенденцию развития советского театра. В лучших спектаклях последних лет особенно отчетливо видна эта мужественная простота, можно даже сказать проще - мужественность художников сцены.

Благодарной ролью для мхатовского актера является роль полковника Березкина из Золотой кареты Леонида Леонова. Трудная, тяжелая судьба. Громадное горе.