Конечно, воспроизводя события далекого или близкого прошлого, театр решает особые задачи, но историческая конкретность на сцене хороша и нужна лишь в том случае, если спектакль прорывает границы времени действия и обращается к живому опыту современников.

Живая практика искусства вносит коррективы в наши теоретические положения. В этом смысле весьма примечателен Шторм В. Билль-Белоцерковского, поставленный Ю. Завадским на сцене Театра имени Моссовета,- одна из наиболее ярких октябрьских премьер юбилейного сезона.

На этот раз режиссер отказался от мысли воссоздать на сцене реальную картину жизни первых послеоктябрьских лет и не потребовал от актеров перевоплощения в героев той далекой поры. Спектакль откровенно условен; он начинается с того, что на сцену выходит вся труппа, словно на торжественный вечер, посвященный Октябрьской годовщине, и Ю. А. Завадский обращается с речью к зрителям. Как-то совсем незаметно среди тех, кто заполнил сцену, мы обнаруживаем героев Шторма, одетых в современные костюмы, отмеченные лишь скупыми деталями давних лет; со знакомым текстом пьесы органично сливаются стихи Р. Рождественского, подчеркивающие публицистический характер спектакля.

Чем объяснить такое неожиданное сценическое решение пьесы, написанной в приемах хроникальной драмы, где быт занимает столь значительное место?

Можно ли думать, что реальные картины прошлого не могут вызвать интереса у нынешних зрителей? Нет, конечно, это не так. При всей своей театральности Виринея на вахтанговской сцене - спектакль бытовой и психологической достоверности, и он нисколько не выглядит архаичным. Дело в замысле режиссера, в том, что для него в пьесе самое главное. Вот как говорит о своем замысле Ю. Завадский: В годовщину Октября мы вновь возвращаемся к Шторму Билль-Белоцерковского.