Причина другая: отмечая Октябрьскую годовщину, театры, естественно, обратились к давним страницам истории советской драматургии, впервые запечатлевшим события и образы революции. У некоторых театров были и свои, особые соображения: заново поставить пьесу, которая в прошлом обозначила важную веху на творческом пути этого театра. Так появились Виринея у вахтанговцев, Шторм - в Театре имени Моссовета.

Однако одного желания отметить юбилей революционной пьесой или возродить на сцене былую творческую победу недостаточно.

Несколько лет назад Московский Художественный театр поставил Платона Кречета в надежде на то, что знаменитый спектакль 30-х годов обретет новую жизнь. Ничего не получилось. Стало ясно, что даже самые благие намерения, если они продиктованы лишь умозрительными, а не творческими соображениями, обречены на неудачу. То же самое можно сказать и о Шторме, возрожденном в Театре имени Моссовета в начале 50-х годов: несмотря на то, что спектакль ставил Ю. Завадский и в нем играли прекрасные актеры, успеха не было. И в этом случае желание видеть на афише старый, прославленный спектакль и тем самым вспомнить прошлое своего театра не было подкреплено внутренней готовностью поставить сегодня именно эту пьесу. И Платон Кречет и Шторм оказались лишь перепевом прежних спектаклей, они были лишены главного - дыхания времени и живой режиссерской мысли.

В чем же секрет естественного возрождения старой пьесы на сцене? Впрочем, никакого секрета здесь нет. Спектакль получается тогда, когда пьеса независимо от того, когда и кем она написана, вызывает у режиссера и сценического коллектива органическое желание сказать важное о жизни, о нынешней жизни. В этом смысле все пьесы - и современные, и классические, и те, что мы называем советской классикой,- равны.