Бедный пианист с ошарашенным видом все еще держит в руках обтрепанные листы нот. Иду к нему, чтоб хоть сказать, что буду петь, в каком порядке. Он с видимым облегчением покидает свою «чаще, чаще - реже, реже». Прорепетировать и думать нечего, уже кончается скетч -в зале хохот, аплодисменты. Вот и наш выход. На сцене грязь, окурки, бумажки, пыль, на рояле тоже пыль... Холодно. Многие зрители в пальто. Холодно и мне - внутри холодно. Пела я плохо, безучастно, не захватила ни себя, ни, разумеется, слушателей. Привычно поклонилась почти безмолвствующему залу и быстро ушла с эстрады в «артистическую». Сконфуженная, стараясь быть как можно незаметней, переоделась и, не подумав получить «гонорар», выбралась поскорее на улицу. Что же я скажу Константину Сергеевичу? Ехать ли в Студию? А если он ждет? Быть может, откуда-нибудь позвонить? Хорошо бы, но телефонных будок тогда еще не было. Как же все-таки быть? Решаюсь все же ехать в Студию, благо трамваи еще по Пятницкой идут. Едем через мосты, через всю Красную площадь, через правый проем арки Иверской часовни. Остановка. Схожу и бегом по Тверской на горку, где теперь возвышается Юрий Долгорукий, и, свернув с площади, налево по Леоитьевскому. Совершенно запыхавшись, поднимаюсь по нашей широченной и скрипучей лестнице, звякает стеклянная дверь... В вестибюле темно. Только из кабинета, что рядом с залом, просачивается полоска света. Чуть освещенный бюст Станиславского, что стоит в амбразуре среднего окна   вестибюля,   таинственно и мрачно отражается в черных зеркалах - он как бы плывет в них. Неуютно... «Ждут-с, - шепчет неизвестно откуда появившийся дядя Миша, наш сторож и милый друг. - Давайте-ка шубку-то, ну. идите, с богом».

Нет, бог мне нынче не покровительствовал! Это тот самый кабинет, где я впервые «знакомилась» с Константином Сергеевичем, вернее, он со мной. Плохо я тогда соображала, плохо. Впрочем, и сейчас не очень-то. Тихонько вхожу. «Садитесь», - и Константин Сергеевич указал мне на место рядом с собой на диване. Странный диван - это как бы спаренные два кресла с низенькой деревянной резной перегородкой посередине. Константин Сергеевич сидит на этом кресле-диване, поджав под себя одну ногу, другой чуть касаясь пола - на коленях его неизменная картонка с листами бумаги.