Стенрос пошла к роялю, а я вышла за дверь. Провели весь акт. Стенрос подавала все реплики Рудольфа, проиграла и весь его рассказ - а я смотрела влюбленными глазами на столик и на спинку дивана (на котором сидела поджавши ноги), как на Рудольфа, слушала его, а потом рассказывала ему о своей жизни. И совершенно мне не мешало, что его, Рудольфа-то, нет - пелось свободно, хорошо, но что-то и набегало вдруг - подступали слезы. Понятно, впрочем. Я так давно здесь не пела, не играла, так давно не сидела на коленках на диване Константина Сергеевича. Невольно вспоминалось прошлое, первые репетиции с Константином Сергеевичем, тут же, в этом же кабинете, на этом же диване...

Как и в спектакле, ушла «со сцены» как бы вместе с Рудольфом и взяла последнее «до» нашего дуэта уже в коридоре. Вернувшись в кабинет, присев к столу, сразу же стала петь свою ариетту - рассказывать о косынке самому Константину Сергеевичу, как бы Рудольфу,- Константин Сергеевич «принял игру». Кончила. Молчу. Молчит и Станиславский. Боюсь поднять глаза. А пока пела, то и смотрела на него, и улыбалась ему. В том-то и дело, что не на него и не ему - а Рудольфу, а «выключилась из Мими» - и боюсь...

- Молодец. Все хорошо. Ничего не растеряли. Только не усложняйте Мими, вас все тянет к тургеневским героиням - это же не то. Мими остается такой же, как и на первых наших репетициях, не забывайте этого. Не тяжелите ее благонравием. - Константин Сергеевич тут улыбнулся хорошо, тепло, а у меня сразу же опять глаза в слезах...

- Пели вы Мими в Ленинграде, в концертах?

- Нет, Константин Сергеевич, я вообще арий избегаю в концертах, а те, что пела в театре, не ною никогда.

- Отчего?

- Не знаю, как вам сказать - ария всегда связана с тем, что было и что будет. Я знаю, вы скажете, что и романс имеет свое прошлое и будущее. Да, конечно, но романс все же законченная вещь. И потом, Константин Сергеевич, ария, так или иначе сыгранная на сцене, в спектакле,- на концерте, без игры, как-то уже не та. А играть в концерте неудобно, нехорошо, просто безвкусно, по-моему.