Я быстро тогда приготовила Лизетту, с Василием Филипповичем Виноградовым - режиссером оперы Чимарозы «Тайный брак», показала ее и уже летом в Воронеже на гастролях вошла в спектакль.

Лизетта стала моей любимейшей ролью. Я с каким-то азартом, с беспредельной увлеченностью подлинно жила в этом спектакле.   Завидовала,   злилась, изобретательно дралась с сестрой, лихо швыряла з нее все, что попадалось под руку, пиналась ногами; добившись своего - безудержно радовалась.

Откуда все это бралось у меня? Мне, Ольге Станиславовне, совершенно несвойственное?

Теперь, пожалуй, я понимаю, почему так получилось. Явная дистанция между ролью и мной - исполнительницей - раскрепощала меня. Вероятно, помогало именно различие, а не схожесть. Схожесть - чуть ли не одинаковость, как это было с Мими, Татьяной, Лизой,- связывала, а различие рождало во мне - актрисе какую-то творческую свободу; смелость, какой-то радостный подъем, полное раскрепощение от стесненности, неуверенности, так свойственных мне в жизни. Как будто так? Любопытно, что и Микаэла, которую я начала петь в спектаклях в Воронеже, после сыгранной там же Лизетты стала у меня получаться куда лучше - проще и верней.

Лизетта, Микаэла - что ж, это уже немало. Есть над чем работать.

Незабываемы репетиции Станиславского тех лет - «Севильский цирюльник», «Кармен».

Как бы спрессованные в промежутках его болезней, отъездов на лечение то за рубеж, то в подмосковные санатории, - эти репетиции порая?али энергией Станиславского, увлеченностью, чтоб не сказать азартом. Азартом молодости, фантазии, наконец, просто его неутомимостью. А ведь в эти годы Станиславский занят созданием еще и новой студии - оперно-драматической, где пойдут занятия, говорят, на совсем новой основе. Поразительно!

Репетиции «Севильского»!..