На репетиции Татьяны меня стали вызывать чуть ли не с первых недель моего поступления в Студию - сначала лишь на балы: «греминский» и ларинекий. Вела эти репетиции М. Л. Мельтцер. Кстати сказать, это были ее первые шаги как режиссера. И шаги удачные.

Была назначена беседа и с 3. С. Соколовой, но... как-то не заладилось у нас с ней.

Однако через несколько дней после этой беседы состоялась моя первая встреча с концертмейстером Е. Г. Ворледж.

Петь с ней оказалось более чем просто приятно - хотелось повторять и повторять снова.

Елизавета Георгиевна осталась довольна как моим знанием партии, так и моим исполнением.

Вскоре был назначен показ и Станиславскому. Как сейчас помню, на понедельник к 11 часам утра.

Понедельник, говорят,- день тяжелый... И впрямь. Хмурое, ветреное то было утро. Серое, тяжелое небо, казалось, совсем опустилось на крыши домов, пасмурно, по тротуарам кружилась поземка, и с каждым шагом идти становилось все труднее. Не к добру все это...

Так оно в конце-то концов и оказалось. В Студии никого... пусто и неприютно как-то. Даже нашего дяди Миши нету. Ворледж уже здесь, за роялем - что-то наигрывает, разогревает руки. Я села у самой двери, слушаю ее, но вряд ли что понимаю. Как это все сейчас будет со Станиславским? Можно ли будет просто спеть? Или надо будет играть? А как это? О романсах Константин Сергеевич беседовал со мной уже не раз, а как будет с Татьяной? Только бы не расплакаться, если буду петь. «Онегин» всегда предельно тревожит.

Неожиданно, как-то бесшумно вошел в зал Станиславский.

Я быстро встала, поклонилась и тут же пошла к роялю, но Константин Сергеевич попросил к столу. Я присела.