Интересно свидетельство Погодина, раскрывающее зерно ленинского образа в понимании Немировича-Данченко и передающее атмосферу работы над Кремлевскими курантами:

Шла репетиция в так называемом новом актерском фойе на третьем этаже Художественного театра, и по ходу репетиции зашла речь о том, каков Ленин, как его играть, имея в виду эпоху разрухи и голода.

При Немировиче-Данченко на репетициях всегда словоохотливые актеры как-то скупились на слова, стихали. Говорили мало, стараясь сказать главное, что думали о Ленине. Говорил и я, хоть постановщик чуть ли не запрещал обращаться к автору с вопросами. Но все-таки я что-то говорил, что было уже написано в тексте пьесы и, наверно, ничего неожиданного не давало.

Неожиданную мысль высказал Владимир Иванович.

- Он гневный...- сказал он исполнителю и несколько раз повторил с интонациями, ему одному присущими:- Гневный, гневный.

- Как?- думалось мне тогда.- Ленин на прогулке... настроен хорошо... мечтает... как же гневный?

И Немирович-Данченко горячо и убежденно объяснил свою мысль, свое режиссерское раскрытие образа.

- Это гнев великого революционера, преобразователя, строителя нового общества.

...Он широко и вдумчиво говорил о том, что Ленин не мог без гнева видеть ужасающую нищету, разруху, голод; он говорил о высоком революционном гневе, который составляет пафос работы Ленина.

Может быть, и не все предначертанное режиссурой удалось выразить Грибову, но в созданном им образе Ленина была человеческая теплота, чувствовалась напряженная мысль великого революционера.

В 1956 году Художественный театр во второй раз поставил Кремлевские куранты (режиссеры М. Кнебель, И. Раевский, В. Марков). Опыт предшественников, безусловно, помог Смирнову в воплощении образа Ленина. Однако он не повторил Щукина, Штрауха, Грибова, а предложил свое новое решение.