Для Вахтангова революция была великим переломом в мироощущении и творчестве, и, как писал П. А. Марков, его единая жизненная тема совпала со сценической. Тема его постановок - освобождение человека ценою страданий и крови. Тема его театрального дела - освобождение подсознательных сил актера до прорыва в новые театральные формы.

М. Чехов в своих воспоминаниях писал, что еще до Октября у него складывалось стройное материалистическое мировоззрение, что он познакомился с основными положениями учения Маркса, читал Энгельса, Каутского и других писателей этого направления. Но ясность моего мировоззрения не спасла меня от душевных страданий.

Дело, видимо, не только в душевном и физическом недомогании, хотя нельзя пройти мимо признания художника: ...начался острый период моего нервного расстройства. В течение целого года я почти не выходил из дома. Дни Октябрьской революции я воспринимал уже больным, страдая от сердечных припадков.

М. Чехова отличала от Евг. Вахтангова осложненность и запутанность философских взлядов, склонность к антропософии, мистике. Будучи соратниками в искусстве, они во многом шли разными путями. Вахтангов был одержим театром. Чехов не раз принимал решение уйти со сцены. У него вырабатывались свои представления о самотворчестве, о предощущении целого.

Мы не ставим перед собой задачу анализировать искусство и эстетику Евг. Вахтангова и М. Чехова, их творческие отношения - это превосходно сделано в известной, сохранившей и поныне свою ценность статье П. Маркова Первая студия. Нам сейчас важно посмотреть, как и почему в искусстве этих художников обозначились точки пересечения исканий разных режиссеров.

В начале 20-х годов говорили, что Михаил Чехов может играть и у Станиславского и у Мейерхольда. Эта мысль нередко толковалась как парадокс.