В нашем театроведении существует мнение, будто миссия Вахтангова в театре заключается в том, что он объединил, синтезировал систему Станиславского и систему Мейерхольда. Думается, такая формула страдает прямолинейностью, она узка и ограниченна. Не говоря уже о том, что Вахтангов не ставил перед собой такой задачи, что он всегда считал себя учеником, последователем Станиславского, продолжателем его дела в искусстве, формула о соединении двух систем скрывает, затушевывает оригинальность и самостоятельность Вахтангова - революционера и первооткрывателя в режиссерском творчестве. Осмыслить это громадное явление - задача дальнейших исследований искусства Вахтангова. Нам же сейчас важно подчеркнуть, что глубоко самобытный режиссер, вышедший из недр Художественного театра, создал за немногие годы своего послеоктябрьского творчества такие спектакли и такую эстетику новой сцены, где сказались общие устремления лидеров разных творческих течений.

Вахтангов редко вступал в критические бои на публичных диспутах и в печати, но многое в театре той поры его не устраивало, огорчало, вызывало протест. Он считал, что Малый театр не угадывает совсем современности, пользуется средствами старинной театральности. Эстетизм Таирова он воспринимал как театр мертвого актера. Вахтангов понимал, какую трудную пору переживает Художественный театр. Он был убежден, что прошлым МХТ не проживет, а новое пока ему было неведомо. С интересом относясь к опытам Театрального Октября, он был бесконечно далек от его практики, как и от лозунгов и экспериментов Пролеткульта.

Если сопоставить то, что Вахтангов писал в своих дневниках и что говорил ученикам о Станиславском и Мейерхольде, то возникнет немало недоуменных вопросов.