Станиславский видел истоки своего спектакля в народных представлениях, в балагане. Об этом убедительно писали все критики, оценившие спектакль как открытие, а наиболее полно - А. Пиотровский. И здесь мы встречаемся с обстоятельством, которое характеризует не только эту работу Станиславского, но, по верному суждению Б. Зингермана, является общим признаком советской режиссерской школы той поры.

В чем же состояла интерпретация классики, которая была предложена советским театром двадцатых годов, если иметь в виду такие разные спектакли, как Лес Мейерхольда, Принцессу Турандот Вахтангова, Горячее сердце Станиславского и Федру Таирова? - пишет Б. Зингерман в статье Корифеи советской режиссуры и мировая сцена.- В этих спектаклях, столь решительно разнящихся друг от друга, прежде всего была обнаружена, глубокая и прочная связь классического наследия с добуржуазной фольклорной театральной традицией: в одном случае - древним мифом, в другом - с балаганом, народным праздничным гуляньем, площадным ярмарочным зрелищем... Классика в экспериментальных спектаклях советского театра возвращена массам широкой демократической аудитории; старым, заигранным пьесам вернули смелый народный дух, яркие и сильные средства выразительности.

Долгое время четкое и резкое разграничение режиссеров разных верований определялось отношением к психологии в сценическом творчестве.

В режиссерской концепции Таирова, например, нет места психологии - ни в актерском искусстве, ни в сценической атмосфере. Психологическая режиссура выражает содержание, идею произведения через внутренний мир героя. Для Таирова же мастерство Актера - вот высшее и подлинное содержание театра. Понятно, что между декларацией и практикой почти неизбежны различия, и в Адриенне Лекуврер мы не только радовались высочайшему мастерству Коонен, но, хотел того или нет режиссер, сопереживали героине.