Однако те и другие прочно вошли в духовную жизнь не одного поколения зрителей, сохранились в нашем искусстве как открытия, нетленные художественные ценности.

Безнадежна попытка уложить искусство Товстоногова в жесткую формулу. Ему органически близка жизнь современников - и он преданно верен классике. Он любит и чувствует героическое в искусстве (Гибель эскадры, Оптимистическая трагедия) - и обыденность в ее подлинной достоверности (Пять вечеров, Мещане). В его творчестве соседствуют строгая документальность (Правду, ничего, кроме правды) и озорная сатира (Помпадуры и помпадурши, Современная идиллия). Впрочем, и эти членения не подходят к искусству Товстоногова. Его режиссерское мышление синтетично и многообразно, как жизнь. Вспомним приподнятую, романтическую атмосферу Оптимистической трагедии и Комиссара в домашней белой кофточке - ведь здесь открылась новая природа героического. И разве вполне бытовые Мещане не выросли в философское постижение горьковской драмы? Неслучайно - если уж говорить о жанрах - трагикомедия, как она неожиданно открылась в Варварах и Горе от ума, стала главенствующим жанром в творчестве режиссера.

Белинский писал когда-то: Мы сказали, что актер есть художник, следовательно, творит свободно; но вместе с тем мы сказали, что он и зависит от драматического поэта. Эта свобода и зависимость, связанные между собой неразрывно, не только естественны, но и необходимы; только через соединение двух крайностей актер может быть велик. Это точное осознание природы актерского искусства в полной мере относится и к режиссеру, если он, режиссер, как утверждает Товстоногов, оставаясь самим собой, добровольно и сознательно ограничивает себя. Причем у него одинаковый счет к классикам и к современным драматургам.