Портрет актера, так талантливо и увлекательно нарисованный Вами, принимаю как аванс, мне выданный Вами с большой щедростью и сердечной теплотой. Спасибо за доверие. А ведь Щукин играл в Гамлете Полония и был одним из режиссеров спектакля...

В 30-е годы Павел Марков пишет значительно реже,- казалось, он изменил своей первой и, хочется думать, любимой музе. Однако все не так просто. При том, что в те времена появлялись блистательные спектакли, прочно вошедшие в историю искусства, это была трудная пора для советского театра, для театральной критики - и для Маркова в частности.

Дискуссия о формализме 1936 года, в которой наряду с верным пафосом утверждения реализма были грубо несправедливые оценки крупнейших художников, закрытие МХАТ Второго, а позднее - Театра имени Мейерхольда, административные методы, возобладавшие в ту пору не только в руководстве театрами, но и в театральной критике,- все это не способствовало развитию критической мысли.

В журнале Театр и драматургия за 1936 год можно найти короткое выступление Маркова, в котором он с горечью и недоумением писал о том, что не может признать формалистическим, антихудожественным высоко ценимое им произведение Шостаковича Катерина Измайлова. Такого рода суждения не находили поддержки, и многие тогда тревожно замолчали. Молчал и Марков.

Впрочем, всегда - ив радостные и в горькие времена - Павел Александрович Марков много работал, постоянно расширяя круг своих дел и забот, вдохновенно отдаваясь новым страстям и увлечениям. В середине 30-х годов он, не оставляя поста во МХАТ, становится заведующим художественной частью Музыкального театра имени Немировича-Данченко, а позднее, уже на исходе войны,- художественным руководителем Музыкального театра имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко.

Так началась режиссерская работа Маркова, первые пробы которой были сделаны еще в ранней молодости - в недолго существовавшей Студии сатиры, в вахтанговской студии.