Вот так работал Станиславский: не по расписанию, не по часам, а по требованию самой работы, по ее нужности.

Как прекрасна Москва поздно ночью - тишина, пустые улицы, редко, редко проедет извозчик, блекло-мерцает декабрьский снег под низкими тогда еще фонарями. Пустынно, люди спят, редкое окно светится непременным тогда оранжевым абажуром...

Первый театральный Новый год! Год 1927-й. Мы встречали его всей труппой в нашем собственном театре, в Моцартовском зале. Там был устроен буфет, а в его фойе вовсю шли танцы. Как было радостно, как хорошо было! Константин   Сергеевич, хоть   и не надолго, приехал нас всех поздравить, пожелать успеха и серьезной, неустанной работы.

Встречает он Новый год в Художественном театре, что же, это естественно.

Как хорошо, как многозначительно хорошо начался этот новый год - год 1927-й! И как жестоко обернулся он ко мне в самом своем конце...

28 марта 1927 года совсем вблизи премьеры мы показывали в зале Студии членам «Общества друзей Оперной студии им. К. С. Станиславского» «Богему». Все четыре акта. Под рояль, конечно. Это была какая-то особенная репетиция. Почти спектакль. Было торжественно, тихо, за окнами яркий солнечный день уходящей зимы, синее небо, - на паркете лежали четкие тени створок окон. Удивительная была тишина тогда, и мы все были молчаливы, собранны, сосредоточены. Нестерпимо, до физического ощущения, стало тихо в зале... и родилось чудо, чудо подлинного искусства: мы, неопытные юнцы, стали артистами! Посмею это сказать.

Какое это блаженство ощущать себя слитым с музыкой, с образом, друг с другом! По щекам Константина Сергеевича медленно текли крупные слезы. Станиславский плакал и не вытирал своих слез...

- Ну, теперь за вами шансонетка, и я скажу - вы настоящая актриса, - улыбнулся мне после репетиции Константин Сергеевич.

Спою ли я ее ему? Надеюсь рассказать еще об этом.