Как сейчас встает передо мной тот вечер, эта тишина, этот одуряющий запах цветущего табака и сам Константин Сергеевич - такой близкий сейчас, добрый. Будто почувствовав это мое душевное освобождение, какой-то мой покой, он, наконец, тихо сказал:

- Я рад, рад, что вы действительно свободно, естественно держались вчера. Как у вас - нет больше этого напряжения? - и он коснулся своих губ. - Освободились вы от него?

- Да, Константин Сергеевич, я справилась с этим, совсем!

- Совсем? - спросил он.

Я почувствовала его улыбку, его сомневающуюся интонацию. Но не съежилась, не смутилась и спокойно, твердо повторила: «Совсем, Константин Сергеевич, совсем». Если бы всегда так чувствовать себя, когда рядом Станиславский!

- И вы видите, Константин Сергеевич, я без колец, больше не ношу.

- И очень хорошо, - сказал Константин Сергеевич, откинулся   как-то   очень свободно   в   кресле и опять надолго замолчал. - Завтра вы уезжаете? Что бы вы хотели петь в будущем сезоне?

- Что вы дадите, Константин Сергеевич!

- То есть как «что дадите», а вы, вы сами, что вы хотите?

- Не знаю, Константин Сергеевич, ведь все равно умирать, - с одной ли партией или с пятью.

- Вы боитесь смерти? - быстро спросил Станиславский.

- Не знаю, Константин Сергеевич, но это как-то всегда рядом со мной и как-то удерживает, ведь все... - Тут Станиславский сделал какое-то нетерпеливое движение и остановил меня. Был озадачен? Не знаю. Но молчал мучительно, нестерпимо мучительно долго.

- Нет, - наконец сказал он, - я не боюсь смерти, раз и готово. Я боюсь другого - не успеть сделать все, что я должен сделать. Как у вас с Татьяной?

- Никак, Константин Сергеевич, партию я давно уже знаю, как и всю оперу наизусть, но со мной никто не работает.

- Не знаю, как тут быть? Сумею ли сам выбрать время для вас. Со старыми вам нечего работать, они уже давно перестали чувствовать все. Но вот беда: нужен режиссер на «Онегина», а где его взять? Работа вам необходима, но... только самой работать - это недостаточно, надо чтоб кто-то был рядом, говорил, что хорошо, что плохо. Самому это не видно.