К сожалению, до сих пор в поле зрения исследователей творческого наследия Станиславского не попала тема - «Пушкин» (кроме разве что негативных откликов на его исполнение роли Сальери), и совершенно не тронуто его постоянное тяготение к пушкинскому тексту в его деятельности в Оперном театре. А ведь в музыке, именно в музыке Станиславский надеется найти, раскрыть тайну произнесения пушкинского стиха.

На первой же своей беседе по «Борису» Станиславский обратился ко всем присутствующим: «Посвятим этот спектакль Пушкину. Особенности музыки Мусоргского, быть может, откроют нам тайну произнесения стиха Пушкина. Очень мало мизансцен. Произносить так музыкально, чтобы был сохранен пушкинский стих. Это главная задача: уйти от движения и показать всю прелесть пушкинского стиха».

Для Станиславского в этой, как он говорил, «громадной народной русской трагедии», - как и для Пушкина, как и для Мусоргского, главным героем, главным центром ее являлся прежде всего народ, русский народ, точнее, противопоставление - царь - народ т более того - неосознанное, пусть зачаточное зарождение народного самосознания.

Народ безмолвствует, но... Именно это потенциальное «НО» естественно, закономерно становится сверхзадачей будущего спектакля, его стержнем, его сквозным действием.

Разумеется, терзания самого Бориса («О, совесть лютая...»), его личная трагедия, сознание своей   преступности - это остается, это не может и не должно быть ни в коей мере умалено, снижено. И в спектакле -Станиславского четко и ярко представлены, явственно видны эти, как бы два полноводных, но раздельных потока - раздельных и противостоящих - совесть Бориса и просыпающееся сознание народа.

И тут хотелось бы показать, как была выстроена Станиславским именно линия народа по всему спектаклю- от сцены «У стен Новодевичьего монастыря» до финала оперы - «Под Кромами».