Любопытны и крайне интересны листы его записной книжки № 833 - они заполнены стихами Пушкина.

Станиславский в них ищет, нащупывает ритм, темп каждого стихотворения, отмечает раздельность или слитность строк - отмечает паузы, ударные слова.

Он ищет тайну произнесения пушкинского стиха...

С каким, я бы сказала, жадным увлечением Константин Сергеевич работал над «Борисом Годуновым» Мусоргского.

Он говорил, что надеется, что музыка Мусоргского, быть может, откроет тайну произнесения стихов Пушкина.

Как часто мы слышали его слова, обращенные к нам: «Вы - певцы - счастливцы, сколько вам дано - и мелодия с ее повышениями и понижениями, а ритм, а темп, паузы, наконец, тональность, точный диапазон - мы, драматические, лишены этого богатства».

II мне кажется, что именно это - закономерность построения музыкальной фразы, всего музыкального произведения в целом - это приковывало внимание Станиславского, здесь, в   музыке, он ищет   приемов, основ, законов речи артиста драматического, закономерной целостности построения всего драматического спектакля.

Ведь недаром же он как-то сказал: «Если меня будут просить сейчас ставить Пушкина во МХАТе, я не возьмусь, пусть Качалов будет совсем молодым, до такой степени это трудно. А дайте мне среднего баритона, хорошего музыканта, конечно, и я возьмусь и не потому, что баритон талантливее Качалова, нет, а потому, что в музыке есть ритм». Разговор этот возник на одной из репетиций «Бориса Годунова» у нас в театре в связи с тем, что во МХАТе как раз собирались также ставить «Бориса Годунова».

Я все больше и больше убеждаюсь, что всю театральную деятельность Станиславского, его вклад как в драматическое искусство, так и в оперное, нельзя разъять. Это единый путь, единый взаимосвязанный поиск.

Недаром последняя его студия - это Оперно-драматическая студия - там и те и другие учились одному и тому же.