- Что же, скоро сезон. Жалею, что не могу обещать вам интересной новой работы, пока, во всяком случае,- добавляет Константин Сергеевич,- посмотрим в дальнейшем. Все же приготовьте, сами приготовьте Лизетту, попробуйте. Серенаду Брамса вы спели очень хорошо - не ожидал такого задора от вас, попробуйте Лизетту. Поговорите о ней и с Василием Филипповичем. А что вы сами думаете делать?

- Вероятно, буду, как и раньше, продолжать концертную работу, Константин Сергеевич.

- Что ж, это хорошо. Если возникнут какие-то сомнения или захотите показать свою работу, звоните. Не забывайте - мысль, хотения, слово, объект - кому или о ком и, помните, вы должны хорошо видеть, о чем поете. Нельзя просто давать ноты - даже и очень красивые! - Станиславский слабо улыбнулся. Этого мало, надо чтоб они что-то значили, надо, чтоб было понятно, о чем они. Вот вы услышали, что кто-то вскрикнул, и, еще не разобрав его слов (а быть может, их и не было), вы ведь сразу поймете - почему этот человек закричал - испугался, обрадовался пли ему внезапно стало больно. Конечно, это вам как бы основа, канва, попробуйте и упражнения петь по разным поводам. Ищите причину - отсюда придет и четкость дикции, и верная интонация. А ведь в романсе у вас есть и тональность, и ритм, и темп, и характер музыки самого композитора, и стихи поэта - какое это богатство - мы, драматические актеры, лишены всего этого. А у вас, певцов, только одно на уме - звучит, не звучит. Это безвкусно.- Станиславский поднялся и повторил: - Звоните, если что.- Поцеловал мне руку, сказал, что будет помнить о работе для меня, и мы расстались.

Как много дал мне еще и сегодня Константин Сергеевич, как щедро... И простился так сердечно, тепло...

Больше мне не довелось вот так, в тишине, в неторопливости летнего отдыха, встречаться с Константином Сергеевичем, беседовать с ним, видеть его изо дня в день...