Константин Сергеевич обратил наше внимание на близость построения мелодий - «Три карты, три карты, три карты» и «Я имени ее не знаю». Это последнее замечание Константина Сергеевича послужило в дальнейшем основой для ключевого решения роли Германа, удерживая исполнителя как от банальных черт «сладостного любовника», так и от голой одержимости азартного игрока.

Графиня? Константин Сергеевич коснулся тогда лишь ее возвращения с бала (картина 4-я - «Спальня графини». - О. С). Разоблачившись с помощью приживалок от роскошнейшего туалета, огромного, сложного парика, графиня сходила с котурн1 и превращалась в маленькую, совсем лысую старуху - «в крошечную запятую», как тогда сказал Станиславский.

Лизы Константин Сергеевич коснулся лишь вскользь. «Бедная воспитанница знатной старухи. Приживалка».

Меня это как-то неприятно задело тогда. Бедная? Весьма вероятно. Приживалка? Нет. Нет. Такое обозначение образа предполагает лесть персонажа, угодливость, а значит, и лживость. А ведь у Чайковского совсем иное - чистый, открытый, искренний образ. Не так ли?

Константин Сергеевич тогда много и увлеченно говорил о всей той фантастике, «чертовщине», которая мерещилась ему и в сцене «Казарма», и в финале - «Игорный дом».

Но вот что примечательно - на этой встрече с нами Станиславский ни разу не обмолвился, какова общая мысль всей «Пиковой дамы», в чем он видит стержень будущего спектакля, что двигает действие оперы.

Об этом Константин Сергеевич не сказал ни единого слова. А ведь именно с этого начинались у него всегда предспектакольные встречи, беседы о будущих постановках-«О чем спектакль?», «Что хочет сказать здесь театр?». С «Пиковой дамой» так не получилось.