Как-то Константин Сергеевич спустился на террасу много ранее обычного. Мы сидели еще за чайным столом, но я увидела, что Станиславский придвинул к своему креслу мое. Я всегда сидела слева от него. Я сразу тут же подошла - хотя мне и очень хотелось дослушать до конца застольный разговор - за столом вспоминали В. Ф. Комиссаржевскую, многие ее даже видели, а читали, слышали о ней все. В чем секрет ее обаяния, неутихавшего успеха? Ее всегда широко распахнутые, удивленные, или испуганные, или восторженные глаза мне почему-то   не    нравились.

Но то ведь были фотографии, а в жизни, на сцене, быть может, как раз это и увлекало всех?

Едва я подошла к Константину Сергеевичу, как он спросил:

- О чем у вас там такой оживленный разговор?

- О Комиссаржевской, Константин Сергеевич. Вы ведь видели ее, и, вероятно, не раз. Правда, она была так замечательна? Действительно это была гениальная актриса?

Константин Сергеевич ответил, помедлив, но уже во время моего вопроса я увидела, как лицо его озарилось улыбкой.

- Актриса? - повторил он. - Она была очаровательная женщина! Мы все были в нее влюблены.

- Но говорят, что это было какое-то чудо, все сходили с ума?

- Вот именно, все сходили с ума. Я же говорю - она была очаровательная женщина.

Константин Сергеевич ничего больше не добавил, но с лица его долго еще не сходила светлая улыбка от каких-то, видно, милых ему воспоминаний. Быть может, и он сам был немножко влюблен? Не могу как-то представить его в такой «роли». Станиславский все-таки всегда где-то в глубине своей строг, и, как бы ни смеялся, как бы ни был обворожителен - это всегда только до какой-то черты.