На работе Константина Сергеевича над «Кармен» подробно я остановлюсь в конце своего повествования. Сейчас же, вслед за «Севильский», хочется остановиться на совершенно необычном подходе Станиславского к творению Бизе.

В своем глубинном проникновении в эту гениальную оперу Бизе Станиславский, быть может, вскрыл самую сокровенную мысль, которая там таилась. Сколько ни приходилось видеть на сцене «Кармен», читать о далеких, да и о современных, знаменитых и не очень знаменитых, постановках, никогда и нигде не пришлось натолкнуться хотя бы отдаленно на глубоко философскую и вечную проблему о непримиримости разного восприятия мира - его нравственных начал, как это было в «Кармен» Станиславского. Четко, жестко Станиславский соподчинял все компоненты спектакля единой сверхзадаче - несовместимость разных мировосприятий героев оперы: мир городской окраины, мир контрабандистов, со всей их беспринципностью, отсутствием какой бы то ни было морали, и мир деревни, полный незыблемых традиций; свободолюбивая Кармен и верный чистоте деревенских заветов, простодушный Хосе.

Как современно воспринимается и сегодня такое виденье этой оперы. Противоречило ли это музыке, всему творению композитора? Думается, что нет, не противоречило. Станиславский ведь ничего не ломал, не выбрасывал, не переставлял, он позволил себе лишь высветить существующие глубинные грани произведения - и тем самым показать ту бездонную пропасть, которая лежала между героями и неминуемо приводила их к трагическому концу... Зрителю увиделось все это ярко, отчетливо и убедительно.

Но «Кармен» Станиславского - это не только глубинное раскрытие партитуры Бизе, но и каскад, не побоюсь такого определения, новых приемов актерской техники. В этом направлении работа Станиславского всегда идет как бы по спирали - не отказываясь почти ни от чего найденного ранее, он в каждой следующей своей постановке делает как бы новый   виток - иногда   незначительный,  иногда  огромного захвата, как это было в «Кармен». Коснусь хотя бы вскользь некоторых из них.