- Убейте Кармен почти на глазах у публики, в момент появления Эскамильо. Подтяните ее, убейте и шваркните ее, уже мертвую, ему под ноги!

Какое-то мгновение все на сцене застывали от неожиданности. На последней реплике Хосе: «Берите меня, я убил ее. О Кармен, моя Кармен» - занавес медленно, как бы нехотя закрывал от зрителя героев только что прошедшей перед ним трагедии.

Кому же отдавал зритель, сидевший в креслах театра Станиславского, свое сердце? Прельстительной, влекущей Кармен? Чистому, мятущемуся Хосе? Кого осудил? Или музыка - это удивительное, могущественнейшей силы искусство - делала одинаково прекрасным и того и другого?

Ни разу на этих страницах не были приведены такие определения Станиславского сущности   Кармен как: «влекущий грех», «красивый грех», «соблазнительный грех», «перспектива вашей роли - грех», «вы должны знать, что играете появление и зарождение этого греха и прохождение его через всю пьесу». Было опущено мною и такое определение момента зарождения любви Хосе к Кармен: «вы подняли цветок - грех совершился».

Тема Бизе, так называемая тема судьбы, тема рока, ее трагичность звучала для Станиславского темой греха в его, разумеется, чисто этическом аспекте, в несовместимости этого понятия с понятием нравственной чистоты. Но ведь он же показал Кармен и очень любовно. Показал искренность ее чувств, ее непосредственность и неспособность лгать в своих   чувствах.

А Хосе? Станиславский противопоставляет душевную чистоту Хосе «свободолюбивой дьяволице» Кармен. Эту чистоту Хосе он сохранял на протяжении всего спектакля, но он же показал Хосе и в моменты глубочайшего морального падения.

Так с кем же Станиславский?

Думается, Станиславский просто показал Хосе п Кармен во всей их человеческой многообразности,, человеческой несовместимости и противоречивости, полностью раскрыв человеческую закономерность их поступков. И в этом «просто», думается, и есть гений Станиславского - художника и человека.