Потом надо помнить, что рабочий зритель нас -обязывает, а мы уже совсем не то даем в спектаклях, что заложено в принципах нашего театра. Надо лучше петь и переносить через рампу смысл. Это меня сдерживает от согласия [на гастроли], но [к этому] обязывает еще недостроенный театр» (разговор шел о повторных гастролях в ряде городов.- О. С).

В чем-то Константин Сергеевич тут бесспорно прав, конечно - временами было очень трудно, конечно, мы бывали и не на высоте, но «гастролерство», недостойное поведение кого-либо из товарищей в этом смысле, горячо отвергаю. Константина Сергеевича не подводили, нет!

За рубеж наш театр в те годы не выезжал ни разу, хотя предложений было немало, начиная еще с 1923 года. Что же препятствовало свершению этих предложений?

Прежде всего великая, бескомпромиссная требовательность Станиславского не только к художественной стороне гастролей, но и их, так сказать нравственная, этическая сторона - сумеем ли все мы не уронить чести своего дела. Его неотступно беспокоят вопросы: а как поведут себя его молодые оперные питомцы, никогда еще не выезжавшие за рубеж, не уронят ли хоть и малейшим промахом престиж России. Он обеспокоен был и тем, что почти никто не знал иностранных языков. В его письмах нередко возникает просьба к дирекции театра - наладить преподавание иностранных языков в нашем коллективе.

Лишь в силу сложившихся обстоятельств (реконструкция всего театра) Станиславский вынужден был дать свое согласие на наши длительные гастроли по Союзу, а все приглашения на Запад никак не реализовались. Очевидно, что тут есть и еще одна причина: Константин Сергеевич часто болеет и тяжело... Вынести сложность, ответственность зарубежных гастролей ему уже не под силу, а отправить театр без себя он не считает возможным.