Станиславский вполне принимал эту форму театрального искусства (что, однако, многими оспаривалось) , но он вменял этому приему обязательность полного соответствия внешней формы его внутреннему «слому» или «вывиху» (слова К. С). Без этого он считал гротеск чисто внешней, голой формой, «пирогом без начинки», и такового не признавал. Разве это не то же, что и у Пикассо в его кубистических, либо «расчлененных» творениях? В них всегда есть «начинка» - внутренняя правда.

Интересно и, как мне кажется, очень важно привести тут же мнение Константина Сергеевича и о современной - его времени - новой музыке. В одной из его записных книжек имеется запись, озаглавленная «Гротеск»: «Вот, например, новая музыка. Она дошла до этого (до гротеска. - О. С), ей он нужен для чего-то. А актеру-певцу он нужен? Он дошел до него своими путями? Нет. Он плетется у нее в хвосте и только отсчитывает такты, чтобы не пропустить своего вступления. Это декламационная музыка, но актер не умеет еще декламировать ни в прозе, ни в стихах, ни тем более в музыке. Чем более передовая музыка, тем штампы его - певца - грубее,   первобытнее, старее». Эта запись Станиславского, сделанная им в середине 20-х годов, поражает своей дальновидностью, неизменной эстетической установкой - в любом виде искусства, в любых его направлениях. Стоит подчеркнуть, что Станиславский, не будучи профессиональным музыкантом, явно чувствует, где у композитора формалистические ухищрения, где это - «пирог без начинки» - голая внешняя форма, а где это - творчество органическое, хотя и с «вывихом». От новой музыки-«гротеска», как Станиславский ее именует, он требует того же, что и от любого вида искусства,- полного соотношения формы и содержания или, если угодно - содержания и формы.

Удивительна эстетическая цельность Станиславского. Но, быть может, еще более удивительно, что это не какое-то застывшее, омертвевшее credo, но всегда незатухающий поиск более совершенного, нового, более глубокого и в то же время более простого, ясного выражения. Касалось ли это его приемов актерской техники, касалось ли формы внешнего решения спектакля.