- Изучайте их,- продолжает Константин Сергеевич.-Ищите их глаза, вглядывайтесь в каждое лицо - каждому пойте. Ария действительно трудна, трудна своей парадностью маршевого ритма, попробуйте пойти от национального, некой обрядовости и наполняйте ее контрастными задачами. Льстите, грозите, обещайте,, но... не теряйте полководца. Играйте ими и так и этак. Быть может, возможны изменения темпов, тогда безусловно исчезнет этот митинговый марш. Не мельчите.

Только в конце - когда поете: «Джигиты, запевайте песню страшную, песню дервишского круга» (слова эти, конечно, Константину Сергеевичу подсказал кто-то) - вот тут уж дайте себе волю, захлестните их своей властной силой. Только без рук. И слова, слова.

После этих образных подсказов Константина Сергеевича как же заблестела эта ария у Панчехина, откуда только взялись у него эти интонации - и надменная и чуть ли не униженно просящая, грозная, и тут же этакая грустная, мечтающая об ушедшем: «О, Таджикистан, что стало с тобой, где твои сады, где теперь цветники, отняты у тебя кишлаки». Очень хорош был в этой роли Николай Дмитриевич. Но и Даниэль Александрович Бедросян был тоже интересен - более темпераментен, но, быть может, и не столь разнообразен, как Панчехин.

Какая же неиссякаемая фантазия у Станиславского и какое уже мастерское умение у моих товарищей схватить ее, претворить в действие.

Совсем иное, но не менее сильное впечатление оставила и другая репетиция Станиславского. Репетировала М. С. Гольдина.

После молодой, горячей цыганки- «Кармен», только что ею сыгранной,- старая, измученная непосильным трудом таджичка - Айша. Это небольшая партия - почти эпизод, но огромная по своей идейной насыщенности, волевой действенности.

Вот схема роли, предложенная Станиславским на этот эпизод: «От своего интуитивного, личного чувства - к патриотическому».

- Айша быстро познает, что все горе - это басмачи. Что нужно сбросить аллаха - нет и не было аллаха. Прямым путем на чувство можно подействовать только идеей,- говорил Константин Сергеевич.