В нашем новом деле дикция - одно из самых важных дел. Новая опера только тогда будет доходить до зрителя, только тогда он ее примет, когда все будет понимать. Помните это.

Станиславский внезапно смолк, но не встал... Что-то во всем его облике изменилось. Выпрямился? Или, наоборот, вольготней как-то расположился в кресле? Не сумею сказать, но помню мгновенную перемену в нем - Константин Сергеевич неожиданно начал монолог Фамусова:

«Вкус, батюшка, отменная манера;

На все свои законы есть:

Вот, например, у нас уж исстари ведется;

Что по отцу и сыну честь»...

Последние слова монолога потонули в несмолкаемых, восторженных аплодисментах, а мои ладони не рукоплескали, я не могла оторваться от лица Константина Сергеевича - с нами он? Или он все еще где-то со своим сокровенным... А аплодисменты все не смолкали. Последние аплодисменты - актеру Станиславскому. Последние...

Мы подошли к Константину Сергеевичу, столпились вокруг него. Он долго и без улыбки смотрел на нас.

- Да, когда я умру,- сказал он наконец,- через какие-нибудь 20-30 лет все позабудется, о чем я говорил, чему старался научить... Что же... Но я верю - искусство не может не пойти по пути органических законов природы, которые я увидел...

Никто не посмел сказать хоть слово.

Константин Сергеевич поднялся с кресла, кто-то быстро подхватил соскользнувший с его колен плед.

Станиславский ушел...

Последние свои страницы отдаю памяти двум удивительным созданиям Станиславского - его оперному первенцу - «Евгению Онегину» и «Кармен» Жоржа Бизе.