«Татьяна в темноте не спит И тихо с няней говорит».

Если первое действие можно было рассматривать как некий групповой портрет, то второе - это портрет Татьяны. Уникальный портрет без всяких отвлекающих аксессуаров, огромной эмоциональной наполненности, напряженности и в то же время строгий и простой.

Как и первое действие (впрочем, как и все последующие - такова драматургия и самого Чайковского), «Сцену письма» Станиславский начинает как бы с эмоционального нуля.

Ночь. Тишина. Спальня Татьяны тонет в глубоком полумраке, лишь в углу едва мерцает перед образом лампада. Альков был выдвинут сильно вперед, и поэтому вся сцена шла как бы «крупным планом». Освещение и вся композиция ощутимо вызывали в памяти картины Рембрандта. В центре, в алькове, что между колонн, в «подворованном» свете1, ярко белеет кисейный полог кровати. На его фоне темная фигура Няни, сидящей в ногах Татьяны, которая лежит в постели. Татьяна в простой, домотканого полотна ночной рубашке, в густой волне распущенных на ночь темных волос. Отчетливо видится ее бледное лицо, полное напряженной мысли.

В беседе с Няней вновь и вновь чувствуем мы полную погруженность Татьяны в «обманы и Ричардсона и Руссо», взрастившие, однако, в ней высокие романтические идеалы, может, и наивные, далекие от окружающей ее жизни. Венчаться без влюбленности, без романтических свиданий, без слез, без клятв?.. («Да как же ты венчалась, няня?»)

Оркестровый отыгрыш, после прощания с Няней, своими мучительными повторениями все одной и той же музыкальной фразы как бы толкает и толкает Татьяну: «Решайся!» («Пускай погибну я...»). Далеко не всякая девушка той поры взялась бы за перо, далеко не всякая!

Искреннее, безыскусное письмо Татьяны - это не только редчайшая чистота ее души, это настоящее мужество, высокая вера в благородство ее романтического героя.