Это окраина Севильи. Ее задворки.

Зритель попадал именно туда, куда хотел постановщик и откуда Станиславский поведет его - зрителя - в пленительной, знакомой музыке по совсем необычной и суровой дороге.

Едва открывался занавес, как из здания кордегардии (оно справа от зрителя) выбегали один за другим солдаты. Они не соберутся, однако, глазеть на снующую толпу (ее ведь и нет) и не будут петь бесконечно одно и то же. («Sur la place chacun passe, chacun vient, chacun va; Drole de gens, que se gens la, drole de gens, qu se gens la», «Странный народ куда спешит, странный...» - сколько раз это повторяется и в русском, и во французском тексте. Не будем лучше считать!) Кто-то из солдат начал играть в карты, кто-то задевает проходящую по проулку торговку, а вот окликают водоноса («Эй, куда идешь, уж не мадеру ли продаешь?»), а кто-то и вовсе прилег на самом солнцепеке. «В карауле мы покурим, посвистим, попоем...» - это лодыри, бездельники, солдафоны, а не блестящие чистенькие драгуны, которых так часто и уже привычно видит зритель во многих театрах.

Солнце почти в зените. Нестерпимо жарко. Давно уже расстегнуты воротники мундиров. Когда же сиеста? Когда же смена?

Но вот в оркестре явное оживление - un росо animato, побежали ясные, чистые триоли у струнных: «Взгляните-ка, что за красотка бредет к нам с севильских полей?» - вступает Моралес. «Сюда, сюда...»-то в конце проулка появилась Микаэла. О! Это уже и впрямь развлечение!

Зритель с недоумением, но и с любопытством разглядывал эту Микаэлу. На ней тяжелые горные сандалии, домотканая одежда, огромный фартук, мешок на плече, свисающий и спереди и по спине, в руках корзина, горная палка. Это белокурая Микаэла? «Очаровательная мужичка, очаровательная деревенская кувалдочка», - говорит Станиславский. Доверчиво подходит она к воротам кордегардии. «Что ищете, красотка?» - «Я? Мне нужен бригадир». И тут зритель делался свидетелем беспардонного розыгрыша, который позволяли себе великовозрастные балбесы с «очаровательной деревенской кувалдочкой».