Кармен безобразничала вовсю с Цунигой, но не выпускала из глаз и Хосе, валялась на столе перед Цунигой, а смотрела на Хосе... Лицо же Хосе было отчужденно и очень сурово. Быть может, он вырвался из-под гипноза Кармен? Все построение Станиславским следующей сцены («Сегедильи») будет отвечать на этот возникший у зрителя вопрос.

«Сегедилья» обычно решается как акт окончательного «соблазнения» Хосе. Это так. Против этого нечего возразить. Но это «соблазнение Хосе» превращается почти всегда, по сути дела, в еще один эффектный номер партии самой Кармен, с танцем и набором «испанистых» штампов. Станиславский, ни в коем случае не сбрасывая логического звена драматургии Визе, строит всю сцену так, чтоб ясно и ощутимо показать зрителю процесс окончательного порабощения Хосе, показать процесс сдачи им всех своих моральных позиций.

- Нам надо показать,- говорит Станиславский,- как честный простой человек стал бандитом и убийцей. Как он идет к этому. Это надо провести по всей пьесе.

Станиславский   показывал не   результат - «Хосе соблазнен» (это, так сказать, факт сюжета), а психологический процесс, который приводит к этому печальному результату.

Вся мизансцена эпизода «Сегедилья» подчинена у Станиславского названной задаче. Он показывает артистов как бы крупным планом, не отвлекая внимания зрителя никакой внешней шелухой излишних действий. (Арестованная Кармен за решеткой кордегардии, Хосе сторожит снаружи.) Ни танцев по всей сцене, ни грубых приемов соблазнения мужчины. Только мимика. Предельно четкая дикция. Интонация. Глаза.

Была, быть может, и несколько нарочитая ста-туарность, но ее вынужденность наполняла артистов огромной внутренней силой.

- У вас сейчас страшное, тесное внутреннее общение, - напоминает Станиславский обоим исполнителям.