Это удивительно, как Станиславский буквально вое: каждую сцену, каждый такт в согласии с музыкой и логикой действия обосновывает сверхзадачей спектакля. Как естественно все подчиняется у него единой мысли. И как это сливается с драматургией самого Бизе - отплясали, отцеловали, обобрали, а теперь: «Пора вам уходить, наша таверна закрыта»,- озорно заканчивают этот, изо дня в день продолжающийся праздник-работу Фраскита и Мерседес.

Казалось, трудовой день закончен -- расходятся все, но что это?

Толпа подгулявших горожан вваливается в таверну: «Оле, оле, Эскамильо! Мы пьем за тореадоров!» Столкнувшаяся волна людей, выходящих и входящих, вносила на плечах тореадора Эскамильо.

Станиславский успевает заметить цыганкам: встреча с Эскамильо - это и общий восторг и барыш.

Легко, с шиком, взлетал Эскамильо на мгновенно сдвинутые столы. Широким крылом взмывал подбитый алым плащ! Что и говорить, это был эффектный выход! Эффектный, вполне классический выход оперного премьера! Кое-какой зритель благодарно вздыхал- ну, наконец-то! Как в настоящей опере! Казалось, Станиславский изменил себе, уступив традиционному канону выхода премьера.

Так ли это? Почему он оставил этот выход именно таким? И даже подчеркнул его банальностью эффекта - стремительный взлет на стол, шикарный взмах плаща!

Станиславский оставляет такого Эскамильо сознательно.

- В чем ваша жизнь? - спрашивает Станиславский артиста Мокеева и тут же по своей привычке отвечает: - Победы над я^енщинами, победы над быками. В таком выходе весь Эскамильо.

Не играйте, пожалуйста, благородного аристократа. Это авантюрист высшей марки, он такой же породы, что и Кармен, - добавляет Станиславский.

Той же породы, подчеркнем это. Решить его иначе Станиславский и не мог, нарушилась бы вся закономерно развивающаяся линия драматургии.