На сцене заметно потемнело. Бегущие тучи временами совсем скрывают луну, далекий блеск звезд. Чуть серебрится ручей, и на фоне его изменчивых струй томительно одиноко выделяется фигура Хосе. Лица его зритель не различает уже, видит только скорбный силуэт. Однако Станиславский задает исполнителю Хосе - артисту   Воскресенскому   вопрос:

- У вас что?

- Сижу и перебираю все. Для сцены мне это не нужно, я здесь выключен, - отвечает Воскресенский, - но внутренне это мне нужно, чтобы подойти к сцене с Эскамильо.

- Да, тут вы все время живете этой ссорой с Кармен. Чтоб не холодеть, вы можете все время жить ею - вот критикуйте, придирайтесь к ней. Волнует вас эта одинокость?

- Да, Константин Сергеевич.

- Вы тут как-то притихли - внутри вас даже помимо вашей воли что-то решается. Вот человек отдал все и теперь в роли сторожа (это ведь вам скажет Фраскита: «Хосе, побудь с поклажей», это ведь вам Данкайро и другие прикажут: «Эй, Хосе, живей готовь нож для удара, ты здесь останешься с товаром»)-теперь они превращают вас в своего   раба.

А Кармен тем временем дошла до веселых цыганок и застыла над ними как изваяние. Зритель все еще улыбался, глядя и слушая беспечных девушек, но с приходом Кармен внимание его все больше и больше приковывалось к безмолвной Кармен.

Лишь в конце этого задорного дуэта «девчонок», как говорил Станиславский, Кармен, не глядя, протягивала к ним руку - Фраскита торопливо давала ей карты и так же торопливо, крадучись, потихоньку уводила за собой Мерседес по тропинке в верхнюю пещеру - подальше от гадающей Кармен.

«Взгляну, что судьба мне пошлет. Бубны! Пики!»

«О кровь, кровь и смерть... нам двоим - мне и ему»...

Медленно опускалась Кармен на колени   к огню.

«Напрасно ждать огня во мраке черной ночи и счастья ждать в судьбе...»