Но в ту пору драма попранной любви на почве идейной вражды, самое соединение любви и революции было для советского театра открытием.

Любовь Яровая - это человек в движении, в борьбе с самим собой, в преодолении многого нажитого и в обретении нового. Это - путь в революцию. Такая жизненная проблема была остро современной не только для интеллигенции, но и для всего народа. Недаром герои, очень по-разному совершающие этот путь, так многолико представлены в драматургии 20-х годов: Вершинин, Берсеневы - отец и дочь, Виринея.

Перед театром стояла и другая задача - запечатлеть образ вожака массы, образ зрелого революционера-большевика. Мы знаем в деталях правдивого, но в целом однолинейного председателя укома, несколько удаленного от важнейших событий Кошкина, у которого лишь намечены индивидуальные черты, романтического Годуна. Но наиболее интересным и глубоким кажется мне Пеклеванов, хотя он и не вышел на передний план сюжета Бронепоез- да.

Известно, что на первых порах в литературе, театре, в живописи сложился определенный штамп в изображении революционного героя. Стремясь передать основные черты большевистского руководителя - его твердость в борьбе, его готовность пожертвовать личными интересами ради интересов народа,- художники, обедняя образ, лишали его живых человеческих черт. Так появились пресловутые кожаные куртки. К сожалению, эта черта раннего советского искусства оказалась живучей, и если не в кожаных куртках, то в гимнастерках или в штатских костюмах мы видели немало таких бесплотных героев даже в послевоенной драматургии.

Когда же в 20-х годах появились такие герои, как Левинсон, Коган, Пеклеванов, они были не только в новинку, но вызывали иногда и резкие возражения. Почему? Вот, например, что писалось о Пеклеванове - Хмелеве: Художественный театр рельефнее и несравненно правдивее показал неряшливый сюртук Пеклеванова и его чаепитие вприкуску с колбасой, нежели картины той жизни, которая как раз и представляла настоящее я председателя ревкома.