Этот, как и другие лучшие спектакли, несет на себе печать того художественного своеобразия, творческой индивидуальности, о которой часто мы судим лишь в плане абстрактных пожеланий. Сейчас особенно много - и это понятно - говорят о том, что называется обычно лицом театра. На эту тему идет спор на страницах журнала Театр. И, думается мне, он будет тем плодотворнее, чем теснее связан с практикой нашего театра, с такими спектаклями, где художники решительно отвергают средние нормы и смело ищут своих, близких им художественных путей изображения жизни.

Примечательным явлением сезона стал, как мне кажется, Фома Гордеев по Горькому в Театре имени Вахтангова. В этом спектакле сказались многие лучшие черты вахтанговского стиля, утвержденные в таких работах прошлого, как Егор Булычов и другие, Интервенция, Человек с ружьем. Повесть о купце, который пошел против своих и погиб в неравной и неосознанной борьбе, прозвучала со сцены с горьковской силой обличения старого мира, с горьковской любовью к человеку.

Инсценировка - всегда трудное дело, и можно пожалеть, что многое ушло из повести. Но главное сохранилось и обрело новую, сценическую жизнь. Образ Фомы Гордеева в талантливом исполнении молодого артиста Г. Абрикосова, образ, который где-то перекликается с Булычовым, дорог своей жизненной убедительностью, достоверностью. Этот человек пытливо вглядывается в жизнь, видит ее неправду, получает от нее болезненные удары, протестует, спотыкается, но не становится на путь Маякиных. Казалось бы, близок соблазн - наделить Гордеева чертами борца, обличителя, но, пойди театр по этому пути,- он загубил бы горьковский образ, нарушил правду. В том-то и сила спектакля, что мы видим в нем трагедию человека, еще не знающего выхода, но уже не мирящегося с жизнью, где властвуют нажива и обман. И самое существенное: театр сильными, глубокими красками показал истоки стихийного бунта Гордеева: они в том, что он не может, не хочет оторваться от народа, изменить ему, как изменило ему культурное купечество.