Вот эта жестокая, цепенящая сила пусть ложной, бесчеловечной, но идеи дает ему до поры власть над стихией матросской массы. В спектакле точно обнаружено существо кажущейся близости Вожака с Сиплым, которого играет В. Кенигсон. Этот сифилитик ненавистен Вожаку, как и все остальные, но он нужен ему, как кнут - надсмотрщику.

М. Царев играет цельно и органично. Внешний облик (сутулый, усталый человек с бородой, в пенсне, совсем непохожий на военного), внутренняя обреченность и одиночество в чужой ему среде - все служит единой цели. Лучшая сцена - суд над пленными офицерами. Логика Вожака (уверенно, с удовольствием произносит артист это слово - логика), облеченная в форму унылой лекции людям, идущим на смерть, воспринимается как ярчайшее выражение бесчеловечности и тупой злобы. И здесь думаешь уже не только о том, что происходит на сцене. Оптимистическая трагедия в Малом театре полна мыслью о том, что революции чужд тупой догматизм фанатиков, чья логика оборачивается дикостью и варварством.

Один из самых сложных этапов в действии пьесы Вишневского - решительный поворот Алексея к Комиссару, его яростный бунт против Вожака. Нередко бывало так, что эта ключевая сцена не получала веского оправдания. Л. Варпаховский и исполнитель роли Алексея Е. Весник одержали здесь победу, подготовленную заранее. В Алексее нет ничего от братишки или романтического скитальца морей, не похож он и на доморощенного философа. Перед нами вполне реальный, земной характер, убеждающий своей грубой правдой, которую так ценил Вишневский. Хорошо, что режиссер обратился не к последней, в немалой мере оскопленной редакции пьесы, а взял тот текст, что не испытал на себе еще влияния укоренившегося в свое время стыдливо-институтского отношения к языку. Сильное, резкое, соленое слово писателя прозвучало в спектакле и сказалось особенно благотворно в образе Алексея.