Я отлично вижу неопытность и непоследовательность их решения - и об этом далее скажу. Но некоторые существенные черты спектакда, а, главное, вполне ощутимый новый взгляд режиссеров и актеров на пьесу, новый подход к ней кажутся мне примечательными и плодотворными.

Сколько лет Любови Яровой? Или Шванде? Этот вопрос не столь уж существен, но все-таки? Сложившаяся сценическая традиция дала довольно точный ответ. Обычно в главной роли выступает первая актриса театра, по бывшей номенклатуре - героиня, и это определяет не возраст, конечно, но облик Яровой, меру, ее человеческой зрелости и характер ее драмы. Чаще всего мы встречались с уже умудренной опытом, волевой женщиной, оказавшейся на распутье между революционным долгом и чувством, сумевшей побороть любовь к идейно-враждебному человеку. За многие годы сценической жизни пьесы - как это обычно бывает - сложился и некий штамп Любови Яровой: из обыкновенной женщины, робкой учительницы, только нащупывающей пути к революции, она превратилась в условную театральную фигуру героического плана.

Примерно то же самое произошло и со Швандей. Жизненные опоры образа пропали, по сценам шествовал опять-таки условный, театральный герой - одновременно комик и романтик. И когда такой Швандя говорит, что Маркс жив и мировым пролетариатом командует, то понять это можно только так, что он дурачит Панову, а заодно и зрителей. Между тем К. Тренев рассказывал, что в жизни ему встретился матрос, лично видевший Маркса.

На спектакле Центрального детского театра, пожалуй, впервые веришь в то, что так это и было, потому что Швандя в исполнении А. Хотченкова - совсем еще юнец, брошенный жизнью в горнило революции, в такой круг событий, где грубая реальность переплелась с совершенно невероятными вещами. Конечно, Швандю можно играть по-другому, взрослым, корявым, как говорил К. Тренев.