Это ведь жизнь на колесах!

В короткие промежутки между этими разъездами Константин Сергеевич не перестает работать - писать, репетировать, вести беседы.

Как будто так было и в постановке тридцатого года. И все же... чего-то недоставало тогда.

Но вот когда читаешь эти короткие, сжатые строки замечаний Станиславского, то встает картина - не только полная таинственности, но и полная страшной действительности.

В «Борисе Годунове» проходит немало сценического времени, прежде чем царь воочию сталкивается со своим народом, когда впервые в предутренней мгле - в сцене «У храма Василия Блаженного» - раздадутся слова протеста, осуждения его - Бориса.

На этом безоблачном фоне особенно тревожно, зловеще звучало в квинтете («Мне страшно») предчувствие беды.

Как неожиданна была и гроза, как остро воспринималась вся отрешенность Германа среди бегущих от бури людей.